ЮМОР (Дневник домового)

[бентя]

Надоело однажды воробью Марио видеть председателя, старого Степаныча, что он всё время перед носом маячит туда-сюда. И всё-то у него в дефиците: и бодрости дефицит, и смелости, и панорамности мышления. А главное, фантазии совсем нет. Да и глаза какие-то пустые: глянешь – отчего-то зло берёт. Очень некстати этот грустный бугай с лицом виноватой собаки, когда такая стройка началась.

Слетал Марио в город, и на следующее утро спроворил Степаныча с почётом на заслуженный отдых – главным технологом соседнего мясокомбината, в конский цех им.Казы. Стройка сразу живей закрутилась: подпрячь удалось на конец к коню Чегодаю трепетную зебру Чиниту. Попугай Сильвио, назначенный криэйтером, уже и проект моста придумал. Точнее, название ему, звучное, символичное: «Диагональ». Хотел он сначала «Параллель» назвать, но Губерман Кабаныч осадил желание, как идеологически не сдержанное. В общем, стройка развернулась не шуточная, и материалы пошли, и деньги. Материалы потекли вниз рекой, а деньги потекли тоже рекой, но вниз и вверх параллельно, и исключительно по емейлу. Так что физически им напрягаться не приходилось.

Зато пришлось поднапрячь свой остаток постаревшему, заслужившему на нервной почве геморрой, коню Чегодаю и хрупкой зебре Чините. Пока всё обходилось, потому что получать они стали почти полновесную пайку, без вычета за недостаточную механизацию труда.

Мост наполовину уже построился, когда случилась беда: генерал Губерман Кабаныч съел маркетолога Эмчеса и отравился. Двойные похороны слопали все городские деньги, река обмелела. Воробей Марио заперся со страху на четвёртом этаже конторы с попугаем Сильвио, где они учинили настоящий мозговой штурм, такой смелый и удалой, на какой способны только креативные молодые умы. Жаль, свидетелей тому штурму, кроме меня и Пушкина, не оказалось.

В итоге, к субботе в колхозной копилке оказалось, наконец, сосчитано всё до копейки, но реальный выход из трагической ситуации даже удвоенными птичьими стараниями найден не был.

[бентя]

Надоело однажды старому коню Чегодаю на хренотень смотреть, которая расцвела в колхозе пышно. Да и жаль стало неокрепших душевных жил юной зебры Чиниты, с которой сопряжён оказался общим хомутом. И раскрыл он глаза полосатой напарнице на глупую бестолочь их рабского труда – так ему представлялось по наивности. Привёл пример отважной пролетарки Клары Цеткин, положившей жизнь ради рабочего сословья. На битый час искупленья намекнул.

Ни на шаг не отходила от коня зебра Чинита всю смену, но узнали про крамольные речи в ту же минуту и новый председатель, воробей Марио, и попугай-криэйтор Сильвио. Кто мог такой слив информации свершить – никак ум не приложится. Разве что, вездесущий Пушкин спустил случайно.

Словом, просочилась до руководства информация и довела его до разжижения стула. И было с чего: пол под ногами у них и так конкретно шатался в результате гражданской смерти генерала Кабаныча, да непрекращающегося мозгового штурма. А тут теперь и грозный образ великой Клары встал во весь рост. Заперлись Марио да Сильвио в пустой кассе конторы на ещё два замка, заказав в сельмаге биогоршки по Интернету. Спасительная мысль пришла обоим одновременно: воробей набрал номер пенсионера-отца.

– Приветпапуль! Ятаксоскучился!
– Хватит чирикать, оглоед. Чё надо?
– Ты где счас?
– Да вот сидим с дядей Муаммаром, восточную головоломку решаем.
– А помоги мне мой ребус решить? Друг твой, Кабаныч, копыта откинул, и через то я в колхозе один против колхозников остался. Кассу мы уж всю сочли, так их, которые в цепях, как назло, голод начал томить.
– А где мой бывший водила Степаныч?
– Да я его… чик-чирик… на мясокомбинат сдал. Надоел он под ногами мешаться…
– Ну, в кого ты такой урод? У нас в воробейном роду таких отродясь не водилось. Верни его, кретин, если он жив-здоров.

Степаныч жив оказался, но не совсем здоров: замучился какие-то палочки Коха распространять среди работников убойного цеха. С предложением вернуться в председатели сразу смирился. Ну, и что, что кассу без него сочли: прежде-то и считать было нечего. Сел в свой кабинет напротив великой богини Клары, часто плакал, но держался молодцом.

Старый конь Чегодай сперва расстроился, когда узнал, что его тезис про час искупленья до начальства дошёл. На Пушкина коситься стал с подозрением. От расстройства ограничил свой протест ночным водружением знамени труда в крепкую цеткину длань. Но это, казалось бы, внутриколхозное событие, произвело сильное впечатление на тех городских ребят, кто хоронил останки генерала Кабаныча и маркетолога Эмчеса. Прибыли они в колхоз на двух больших машинах, узнали, кто инициатор памятника, да взяли Степаныча вместе с его палочками в оборот в качестве Казы. Воробью Марио за бдительность выдали секретные погоны и назначили Главным кумом мясокомбината. И повезло, наконец-то, Коню Чегодаю: вручили ему грамоту за активную гражданскую позицию, целую неделю сыпали по две полновесные пайки зерна и разрешили опять землю с поля в гурты возить.

[бентя]

Надоело попугаю Сильвио у пневматической трубы стоять, мешочки с зерном ловить, развязывать и голодным кротам толкать. Навару не густо, а ответственность большая, персональная: колхоз-то без председателя остался. Ежели чего, кому следущему на мясокомбинат идти? Думал, думал, какую тварь в председатели выдвинуть – никого ж не осталось, кроме старого коня Чегодая, да юной зебры Чиниты, а те наотрез отказались, Пушкина никак нельзя, хоть тот и сам нарывался – он же дух, с него взятки гладки, – и надумал криэйтор: хватит великой пролетарской богине Кларе Цеткин на площади истуканом стоять. Пускай в новый образ входит и колхозом командует. Чай, не труднее, чем в рейхстаге депутатствовать.

Проконсультировался попугай Сильвио с городом, созвал себя на экстренное правление и проголосовал за авторитетную немку единогласно. Правда, присутствовал там обиженный Пушкин, но без права голоса. Перенесли Чегодай с Чинитой образ Клары в кабинет председателя, водрузили в кресло. Ахнули все – ещё монументальнее, чем на площади вышло. Прямо загляденье. Взяли из руки статуи красное знамя, в угол водрузили, а взамен вставили вечное перо. Сидит великая пролетарка, как живая. Думает о чём-то. Может, о кассе бедного колхоза, а может, о героической подруге Розе, о которой было последнее её слово. С таким председателем не страшно ни в огонь, ни в воду. А уж с кротов можно хоть по три шкурки снимать.

Смело отнёс попугай Сильвио конец пневматической трубы прямо за горизонт – пусть теперь тамошние кроты мешочки развязывают, а Кларой указ подписал о взятии со своих кротов дополнительного местного налога кротовыми шкурками за облегчение и модернизацию. И хорошо всем почти стало: и городу, и Сильвио, и даже куму мясокомбината, воробью Марио, с которым у Клары Цеткин договор о сотрудничестве оказался.

[бентя]

Надоело однажды неугомонному духу африканского вождя Пушкину из себя арапа строить*, даром, что от него Русью за версту пахло, и вселился он в образ немецкой богини Клары Цеткин, усаженной в понедельник шустрым попугаем-криэйтером в кресло колхозного председателя. Не слишком приятным сперва то вселение Пушкину показалось из-за внутреннего пролетарского содержания статуи – сухих конских яблок, но ничего, принюхался.

Короче, вселился Пушкин в памятник мужественной немки и очень вовремя: попугай Сильвио как раз очередную бумагу на подпись начал подсовывать – "о реорганизации колхоза в ламбарный тэйбл для ондомандатой партии В Подкидного". В роли столешницы для Подкидного виделось попугаю тело самой Клары, ввиду его монументальности и безответности. Никак не ожидал криэйтор сдачи от статуи получить. Но получил: наложила ожившая вдруг немка на его бумаги такую пахучую русским духом резолюцию, что словил попугай, вместе со своей мандатной партией, сильный приступ удушья.

И это ещё не всё. Не ограничилась одухотворённая Пушкиным Клара смелой резолюцией, заматерилась громко, поэтически – да как хвать из угла заплесневелое красное знамя, да как пойди на колхозную площадь! Даже кроты из нор повылазили и рты пораскрыли. Что-то теперь будет с пневматической трубой? И не рискнёт ли оборзевший покойник Цеткин-Пушкин с воробьём Марио и попугаем Сильвио, и правда, партеечку составить? И кто тогда Подкидным останется?

[бентя]

Надоело однажды колхозникам – коню Чегодаю и зебре Чините, да и свободным полевым кротам – видеть, как на крыльце правления, разложившись на коленках уставшей статуи Клары Цеткин, не добредшей пока до площади, важные птицы, попугай Сильвио и воробей Марио, партию за партией расписывают. Воробей, хоть уже и не член правления, но словно прописался в конторе – совсем кумство на вверенном мясокомбинате забросил ради азарта. Подключился к игре и Пушкин, который в образ Клары вселился. Сперва эта троица только по будням Подкидного валяли, а потом и выходные себе отменили. Заскучали голодные колхозники, заобижались на конторских: играть без денег не пускают, а денег не дают – кассу-то колхозную сочли давно.

Собрались как-то ночью за сгоревшим амбаром возле копыт старого коня Чегодая, пошумели и задумали правлению монтекристу сделать. Вспомнили, как век назад уже делали такое. Тогда тоже двухголовые птицы по три шкурки взялись с кротов спускать. И пролетарская богиня Клара ещё живая была, капитал обещала всем поровну распилить. Нынче же совсем невмоготу показалось ямками от ножек ломберного столика быть. Это в наше-то время, когда у каждого своя Клава имеется!

Так миром и порешили: быть монтекристе! За одну ночь прорыли кроты под правление подкоп, а как последнюю подпорку-то выбили, так и рухнула вся контора в прорву чёртовой бабушки! Старый конь Чегодай ещё поднатужился и землицы с поля привёз – засыпал ту прорву, да заровнял. Словно и не было никогда на колхозной земле конторы правления.

[бентя]

продолжение будет

[Корбан]

Wtf? Может не надо...

[АЛЕКСЕЙ-163]

Это ЧТО было???

[КУЗМИЧ]

Это чистый воды вынос мозга.)))

[бентя]

та,етто он.продолжение? не будет.